Том 4. Классические розы - Страница 25

Зелено-бронзные букашки
Вползли в ромашки.
Малиловел смешной затейник,
Колюн-репейник,
Что носит кличку так неплохо
Чертополоха.
Зеленец леса. Синь озерец.
Орел-надгорец.
Гремели из полей зеленца
Литавры солнца.
Алокорончато пестрели
В ручьях форели.
Гудели, как струна виолы,
Мохнатки-пчелы.
И бабочки-бирюзобрюшки
Вились, где стружки.
Звенели, как оркестры струньи,
В лесах певуньи.
Бросали соловьи-солисты
Призывосвисты.
Лягушки квакали, расхорясь,
Рефрэн: «Amores».
Все это жило, расцветало
И вдруг не стало.
Все вместе называлось это —
Весна и лето!

1922

Взор неизмеримый

Я топью прохожу необозримой…
Но я крылат! и что мне грани гор,
Что взор завидел мой неизмеримый,
Неизмеримый взор.

Но кто же я: зверями зверь гонимый
Иль Человек, чьи взоры — глубь озер?
Как глубь озер — мой взор неизмеримый,
Неизмеримый взор.

Порок, пороком непреоборимый,
И зверь, и человек, и метеор,
И песнь, и мысль, — и взор неизмеримый,
Неизмеримый взор!

1924 г.

Прелюдия («Очаровательные разочарованья…»)

Очаровательные разочарованья
Мне в жизни выпали в безрадостный удел.
И если я найти потерю захотел,
Ее найдя, терял иметь ее желанье.

Так все несозданное страстно ищет форм
И воплощающего в жизнь запечатленья.
Но только создано, как скуки хлороформ
Ввергает явленное к жизни — в усыпленье.

1922 г.

В дубраве

Мира не переделаешь,
Благородства в него не вложишь.
Черное подло, как белое,
Повсюду одно и то же.

Все партии отвратительны,
Потому что они партийны.
Поэтому с людьми мучительно:
Их подлость почти стихийна.

В деревне ли жить ли, в городе ль,
Ах, люди повсюду люди.
Уж лучше к простору озер идти:
Там все же их меньше будет.

Вздохнешь на безлюдьи чуточку
От вздора, вражды и каверз,
Спасительную взяв удочку,
К зеленой идя дубраве…

1927 г.

Я к морю сбегаю…

Я к морю сбегаю. Назойливо лижет
Мне ноги волна в пене бело-седой,
Собою напомнив, что старость все ближе,
Что мир перед новою грозной бедой…

Но это там где-то… Сегодня все дивно!
Сегодня прекрасны и море, и свет!
Сегодня я молод, и сердцу наивно
Зеленое выискать в желтой листве!

И хочется жить, торопясь и ликуя,
Куда-то стремиться, чего-то искать…
Кто в сердце вместил свое радость такую,
Тому не страшна никакая тоска!

Toila

17 окт. 1930 г.

Город

Когда хорошеет урод

Смехач, из цирка клоун рыжий,
Смешивший публику до слез,
Был безобразней всех в Париже,
И каждый жест его — курьез.

Но в частной жизни нет унылей
И безотрадней Смехача:
Он — циник, девственнее лилий,
Он — шут, мрачнее палача.

Снедаем скорбью, напоследок
Смехач решил пойти к врачу.
И тот лечить душевный недуг
Его направил… к Смехачу!..

В тот день в семье своей впервые
Урод был истинным шутом:
Как хохотали все родные,
Когда он, затянув жгутом

Свою напудренную шею
Повиснул на большом крюке
В дырявом красном сюртуке
И с криком: «Как я хорошею!..»

1923 г.

В девять лет…

М.А.Д.

В девять лет, быв влюбленным, расстаться,
Через тридцать пять лет повстречаться,
В изумленьи расширить зрачки,
Друг на друга смотреть бессловесно,
Помнить то, что друг другу известно.
А известно-то что? Пустячки!
Может быть, оттого и прелестно…

Париж

18 февр. 1931 г.

Песня проходимца

На улице карапузики
Выделывают антраша
Под звуки военной музыки,
Что очень уж хороша:

Такая она веселая
И громкая — просто страсть!
Пойду-ка в окрестные села я
Попрыгать вокруг костра.

Там с девушкой незнакомою
Бездумно любовь крутну,
Ненайденную искомую
Найду-ка еще одну.

Под карточкой два арбузика
Выделывают антраша
Греми, духовая музыка:
Ты очень уж хороша!

Двинск

1927

Что значит быть царем…

Когда бы быть царем великого народа,
Мне выпало в удел, вошел бы я в века:
На слом немедленно могучий флот распродал
И в семьи по домам все распустил войска.

Изобретателей удушливого газа
На людных площадях повесил без суда,
Партийность воспретил решительно и — разом
Казнь смертную отверг. И это навсегда.

Недосягаемо возвысил бы искусство,
Благоговейную любовь к нему внуша,
И в людях ожили бы попранные чувства —
Так называемые сердце и душа.

Отдав народу все — и деньги, и именья,
Всех граждан поровну насущным наделя,
Покинул бы престол, в порыве вдохновенья