Кишинев
7 апреля 1934
Потому что ты своеобразна
И в поверхностности глубока,
Как мне удержаться от соблазна —
Вознести тебя за облака!
Потому что польскою магнаткой
Выглядишь и в нищенстве своем,
Головокружительной и сладкой
Тщусь мечтою: быть с тобой вдвоем!
Как божественно твое сложенье!
Как узка и как мала рука!
А в глазах такое выраженье,
Что и гибель кажется легка.
Этот жест, как подаешь ты руку,
Свойственный тебе, тебе одной,
Или обрекающий на муку
Этот голос, нежный и грудной!
И во всем изящество такое, —
В слове, в мысли, в шаге, в звуке, — столь
Музыкальное и роковое,
Что я просто ощущаю боль…
Все в тебе сплошное обольщенье
Как ни взглянешь, что ни говоришь.
Я испытываю возмущенье,
Что от этих гор не убежишь.
Ты красноречива и логична
И до исступленности страстна.
Точно колокольчик, мелодична
И в своей веселости грустна.
Но глаза твои порой так строги, —
Есть ли сердце у тебя в груди?
Я могу уйти с твоей дороги,
Только ты с моей не уходи!
Кишинев
10 мая 1934
Воображаю, как вишнево
И персиково здесь весной
Под пряным солнцем Кишинева,
Сверкающего белизной!
Ты, Бессарабия, воспета
Ведь солнцем Пушкина, и без
Сиянья русского поэта
Сияние твоих небес —
Пусть очень южных, очень синих —
Могло ли быть прекрасным столь?
Итак, с голов мы шляпы скинем
И скинем с душ тоску и боль,
Ежеминутно ощущая,
Что в беспредельности степей
С цыганами, в расцвете мая,
Скитался тот, кто всех светлей,
Кто всех родней, чье вечно ново,
Все напоенное весной
Благое имя, что вишнево,
Как вышний воздух Кишинева,
Насыщенного белизной!
Кишинев
13 марта 1933
Твоей души я не отрину:
Она нагорна и морска.
Рождественскому мандарину
Благоуханием близка.
Ты вне сравнений: ты едина.
Ты вне сомнений: ты — мечта.
Ты — озарительная льдина
С живыми розами Христа.
София
2 января 1934
Она разлюбит. Она забудет.
О, как я знаю, что это будет!
Мне будет странно. Пожалуй, стыдно.
Чуть-чуть туманно. И так обидно.
Потом утешусь. И сам забуду.
Ах, так со всеми. Ах, так повсюду.
Потом другую — уже другую? —
Я так же ласково поцелую.
И та разлюбит. И та забудет.
Зачем я знаю, что это будет?…
Тойла
1 августа 1934
Итак, в три месяца — три моря,
Три женщины и три любви.
Не слишком ли? Как ни лови,
Безумец, счастья, кроме горя
Ты не познаешь ничего.
В глубинах сердца твоего
Мечте почила неизменность,
И ряд земных твоих измен —
Не прегрешенье, а неценность:
Мгновенный плен — извечный плен…
Дубровник (Рагуза)
Вилла «Флора мира»
4 июня 1933
Невесело мне в городе большом,
Который принято считать веселым,
Где каждый, расфуфыренный шутом,
Мне видится невыносимо голым.
Отталкивающая нагота
Обыкновеннейшего человека
Прожорливого — вздутость живота,
И голова — округлый сейф для чека…
Они объединяются затем,
Чтоб повод выискать к разъединенью.
А эта общность чувствец, общность тем
Есть разобщенность взлета и паденья.
Париж
3 февраля 1931
Не оскорбить их, скорбных, оскорбленьем,
Скребущим дух: как скарб, у них нутро.
Скопленье тел — не духа ль оскопленье?
Войдите-ка в вечернее метро.
Попробуйте-ка впасть в неугомонный, —
Давящий стекла, рушащий скамью, —
Поток людей, стремящихся в вагоны
В седьмом часу и перед восемью.
Взгляните-ка на всех на этих в шляпах —
Сброд обездоливающей судьбы,
Вдохните тошнотворный этот запах,
И вы поймете: это все рабы!
Рабы врожденные, рабы такие,
Каких не может быть уже рабей…
Все одинаково: медведь России
И этот вот французский воробей!..
Париж
20 февраля 1933
О.Л.С.
В маленькой комнатке она живет.
Это продолжается который год.
Так что привыкла почти уже
К своей могилке в восьмом этаже.
В миллионном городе совсем одна:
Душа хоть чья-нибудь так нужна!
Ну, вот, завела много певчих птиц, —
Былых ослепительней небылиц, —
Серых, желтых и синих всех
Из далеких стран, из чудесных тех,
Тех людей не бросает судьба в дома,
В которых сойти нипочем с ума…