Том 4. Классические розы - Страница 52

Мне выпало большое торжество:
Душой взлетя за все земные грани,
На далматинском радостном Ядране
Встречать святую ночь под Рождество.

Дубровник (Рагуза)

Вилла «Флора мира»

Ночь под Рождество 1931 г.

Полдень первого дня

Е.И. Поповой-Каракаш

Море оперного цвета
Шелковело вдалеке.
Роза жаждала расцвета,
Чтоб увясть в твоей руке.

Море было так небесно,
Небо — морево. Суда
В отдаленьи неизвестно
Шли откуда и куда.

И в глаза взглянула зорко
Встреченная на молу
Ласковая черногорка,
Проносившая смолу.

Было солнечно слепяще.
Вновь поэтом стал я весь.
Было так ненастояще,
Как бывает только здесь!

Дубровник (Рагуза)

Вилла «Флора мира»

25 дек. 1931 г.

Прогулка по дубровнику

Т.И. Хлытчиевой

Шевролэ нас доставил в Дубравку на Пиле,
Где за столиком нас поджидал адмирал.
Мы у юной хорватки фиалок купили,
И у женского сердца букет отмирал…

Санто-Мариа влево, направо Лаврентий…
А Ядранского моря зеленая синь!
О каком еще можно мечтать монументе
В окружении тысячелетних святынь?

Мы бродили над морем в нагорном Градаце,
А потом на интимный спустились Страдун,
Где опять адмирал, с соблюденьем градаций,
Отголоски будил исторических струн.

Отдыхали на камне, горячем и мокром,
Под водою прозрачною видели дно.
И мечтали попасть на заманчивый Локрум
Да и с лодки кефаль половить заодно…

Под ногами песок соблазнительно хрупал
И советовал вкрадчиво жить налегке…
И куда б мы ни шли, виллы Цимдиня купол,
Цвета моря и неба, синел вдалеке.

Мы, казалось, в причудливом жили капризе,
В сновиденьи надуманном и непростом.
И так странно угадывать было Бриндизи
Там за морем, на юге, в просторе пустом…

Toila

4 июня 1931 г.

Конавлянки

Уже автобус на Конавлю
Готов уйти. У кабачка
Я с конавлянками лукавлю,
Смотрящими исподтишка.

Они интеллигентнолицы,
Их волоса то смоль, то лен.
Не зря презрительный патриций
Был в их прабабушек влюблен!

Порабощен Наполеоном
И дав безбрачия обет,
Недаром к Чилипийским склонам
Послал он сына для побед…

Красавиц стройность не случайна,
Высокий рост и вся их стать:
На них веков почила тайна,
И им в наследственность — блистать.

От Ерцегнови до Изовиата
Ядран ядрен и осиян —
Республика аристократа —
Последними из могикан.

Toila

17 июля 1932 г.

Пераст

Пересекаем бухту на пароме,
В автомобиле сидя. В глубине
Белеет город. Пусто в каждом доме.
Безлюдье в золотистой белизне.
Пераст! Пераст! Что видишь ты во сне?

Сна твоего не видно нам в бинокли.
Покинутость, заброшенность везде.
И остров твой — припомнился мне Беклин —
Мертвяще мрачен в бухтовой воде.
Пераст! Пераст! Где жизнь былая? где?

Где век, когда ты был гнездом пиратов,
Певец, любовник, воин, оргиаст?
Когда, сокровища в себе запрятав,
Окружных гор киркой тревожил пласт?
И вот — как нет тебя, Пераст, Пераст!

Toila

6 июня 1931 г.

Двадцать bocemb

Мы взбираемся на Ловчен.
Мы бежим под облака.
Будь на поворотах ловче,
Руль держащая рука!

Сердце старое не старо,
Молодо хотя б на час:
У подножья гор Каттаро
Двадцать восемь встало раз!

Почему так много? — спросим.
На вопрос ответ один:
Потому что двадцать восемь,
Двадцать восемь серпантин!

Мы пьянеем, пламенеем
От развернутых картин.
Грандиозным вьются змеем
Двадцать восемь серпантин!

Адриатика под нами,
Мы уже в снегах вершин.
В тридцать километров знамя —
Двадцать восемь серпантин!

Дубровник (Рагуза)

Вилла «Флора мира»

20 янв. 1931 г.

Портрет Даринки

Вас. Вит. Шульгину

Я хожу по дворцу в Цетинье —
Невзыскательному дворцу,
И приводит меня уныние
К привлекательному лицу.

Красотою она не блещет,
Но есть что-то в ее глазах,
Что заставит забыть про вещи,
Воцарившиеся в дворцах.

Есть и грустное, и простое
В этом профиле. Вдумчив он.
В этом профиле есть такое,
Что о нем я увижу сон.

Гид назвал мне ее. Не надо!
Мне не имя — нужны глаза.
Я смотрю на деревья сада.
Я смотрю, и в глазах — слеза.

Цетинье. Черногория.

20 янв. 1931 г.

Перевал через Ловчен

Час назад, в миндалями насыщенных сумерках,
Золотые лимоны, как дети луны.
А теперь, в легком заморозке, в лунных высверках
Колеи оснеженной, стал Ловчен уныл.

Мы уже на горе, на вершине двухтысячной,
Час назад, там, в Катарро, стояла весна.
А теперь, в горьковатом сиянии месячном,
Всех мехов своих выдвинули арсенал.

Мы нахохлились зябко, как сонные совушки,
И, должно быть, прохожим немного смешны: