Том 4. Классические розы - Страница 38

В нем зрит забвенья альмандин…

Быв мужу солнечной женою,
Будь сыну солнечная мать!
Как жизнь ни стала бы ломать
Тебя, пребудь сама собою:
Величественной и простою.

Мечты с Надземным перевив,
Не бойся бедствия сигнала
У Гетеборгского канала —
В местечке «Солнечный залив»!..

1923 г.

«Паганелю»

А.Н.Ч.

Не знаю — в этой жизни, в той ли,
Но мне сдается, были в Тойле
Когда-то Вы, мой рыболов.
Сдается это оттого мне,
Что нет для ловли мест укромней
И нет для песен лучших слов.
Мы вскоре ждем весну-вакханку.
Вы, захватив свою датчанку —
Невесту, приезжайте к нам,
Свое исполнив обещанье
Послушать наших рек журчанье,
Побегать с нами по лесам.
Я вспоминаю, как в Берлине
Вы тосковали о долине,
О людях, о восплесках рек,
О говоре священном леса —
Я вспоминаю. Ах, профессор,
Не из людей Вы человек!..
Недаром старого Георга
Вы друг, исполненный восторга,
И Скандинавии певец.
Отдайте ж Брандесу приветы —
Весь жар от русского поэта —
Ловца форелей и сердец!

1923 г.

Владимиру Маяковскому

Мой друг, Владимир Маяковский,
В былые годы озорник,
Дразнить толпу любил чертовски,
Показывая ей язык.

Ходил в широкой желтой кофте,
То надевал вишневый фрак.
Казалось, звал: «Окатострофьте,
Мещане, свой промозглый мрак!»

В громоздкообразные строки, —
То в полсажени, то в вершок, —
Он щедро вкладывал упреки
Тому, кто звал стихи «стишок»…

Его раскатный, трибунальный,
Толпу клонящий долу бас
Гремел по всей отчизне сальной,
Где поп, жандарм и свинопас.

В те годы черного режима
Мы подняли в искусстве смерч.
Володя! Помнишь горы Крыма
И скукой скорченную Керчь?

О вспомни, вспомни, колобродя
Воспоминаний дальних мгу,
В Гурзуф и Ялту, мой Володя,
Поездку в снежную пургу.

В авто от берегов Салгира
С закусками и коньяком
И этот кошелек банкира,
Вдруг ставший нашим кошельком!

Ты помнишь нашу Валентину,
Что чуть не стала лишь моей?!
Благодаря тебе, я вынул
Из сердца «девушку из фей»…

И, наконец, ты помнишь Сонку,
Почти мою, совсем твою,
Такую шалую девчонку,
Такую нежную змею?…

О, если ты, Владимир, помнишь
Все эти беглые штрихи,
Ты мне побольше, поогромней
Швырни ответные стихи!

24 янв. 1923 г.

Кузине Шуре

А.М.К.

Вы пишете, моя кузина,
Что Вам попался на глаза
Роман «Падучая стремнина»,
Где юности моей гроза,
Что вы взволнованы романом,
Что многие из героинь
Знакомы лично Вам, что странным
Волненьем сверженных святынь
Объяты Вы, что я, Вам чуждый
До сей поры, стал меньше чужд,
Что Вы свои былые нужды
Среди моих — Вам чуждых — нужд
В моем романе отыскали,
И что моих запросов ряд
Подобен Вашим, что едва ли
Я буду сходству, впрочем, рад…
Подход к любви, подход к природе,
Где глаз не столько, сколько слух,
И все другое в этом роде
Вы говорите в письмах двух…
Спасибо, дорогая Шура:
Я рад глубокому письму.
Изысканна его структура
И я ль изысков не пойму?
Все, все, что тонко и глубоко,
Моею впитано душой, —
Я вижу жизнь неоднобоко.
Вы правы: я Вам не чужой!

1923 г.

Из «Писем к первой»

Мы пять минут назад пришли из парка.
О, если б знала ты, как он красив!
Предвешний снег, вчера белевший марко,
Сегодня снова чист. Остановив
Начавшееся таянье, ночная
Метель опять вернула нам зиму.
Я не горюю вовсе потому,
Что это лишь на день, моя родная:
Ведь завтра снова солнце загремит
В свои победоносные литавры,
И голову весна украсит в лавры
Северновешней девушке Лилит…
Весь парк в горах. Он кедрово-сосново —
Еловый. Много тут и пихт густых.
Он каждый день выглядывает ново
На склонах гор отвесных и крутых.
Посередине парка вьется тонко
Извилистая журчная речонка,
Где в изобилье черная форель,
Которую вылавливаем ловко, —
Лишь поднесет к устам своим свирель
Пленительный на севере апрель —
Я и моя подруга-рыболовка,
К реке ведет громадной буквой «Эс»
Отлогая дубовая аллея,
Куда мы любим летом под навес
Дубов войти, а там, за ней, белея
На противоположной стороне
Реки, на скалах, в синей тишине
Седых, голубоватых, в виде рамок
Растущих, кедров — спит изящный замок,
Где сорок пять покоев. Но штандарт
Над башнею давно уже разорван.
Лишь изредка на шпиль присядет ворон —
Достойный лихолетья злого бард…
А под горой, под тридцатисаженной
Слоистой и цветистой крутизной,
Своею сизо-голубой волной
Плеща о берег, солнцем обожженный
В златоиюльский изумрудный зной
Утонченное призрачное море
Балтийское — во всем своем просторе.
Есть в парке грот, у замка, над рекой,
Где ручеек прозрачный, еле слышно
Журча, течет. А перед входом пышно